Во второй половине ХIХ века в Англии к Православной церкви возник и стал развиваться глубокий интерес, обусловленный стремлением возродить религиозную жизнь в стране. Особенно пристальное внимание было направлено на Россию как на несомненный оплот православия во всем мире.
Ассоциация Восточных Церквей (основана в 1864 г. ) и Общество Ревнителей Воссоединения Восточно-Православной и Англиканской Церквей (существует с 1906 г.) активно занялись работой сначала по изучению православия в различных его аспектах, а потом и по распространению элементов его культуры. На заседаниях Общества читаются доклады; публикуются статьи по догматическим и богослужебным вопросам; в сравнительно большом количестве переводится и издается житийная литература и сборники православных молитв; напечатан английский перевод книги Н.В.Гоголя «Размышления о Божественной Литургии»; в Лондон завозятся «настоящие русские свечи» и русские ткани для облачения священнослужителей.
Процесс взаимодействия не остался в строго церковных границах и начал распространяться на другие области культуры. Так, в десятилетие перед Первой мировой войной (1904-1914 гг.) в Англии пишутся и издаются книги о России, ее социальной и культурной жизни; в Лондоне с огромным успехом проходят концерты оркестра балалаечников (после чего столичная аристократия принимается обучаться игре на русском народном инструменте), а при Имперском институте в Лондоне учреждается Англо-русское литературное общество.
Все это стало возможным благодаря деятельности сравнительно небольшого количества энтузиастов – людей, уверенных в том, что русская культура имеет в себе нечто необходимое для граждан Великобритании, а именно – ту христианскую духовную закваску, которая, по мнению многочисленных исследователей, в огромной степени определила характер исторического и культурного бытия русской нации. В данной статье речь пойдет о двух таких людях – В.Дж.Бекрбэке и М.Бэринге.
Оба они были в контакте с православной культурой, что в той или иной степени отразилось на жизни и деятельности каждого из них. Но ни один из этих англичан не имел каких-либо внешне обусловленных предпосылок для интереса к православию или русской культуре вообще (имеются в виду главным образом родственные и профессиональные интересы). И тот и другой – люди крупного личностного масштаба и высокой степени независимости и культуры мышления, что исключает разного рода «харизматические» воздействия. Наконец, они достаточно известны в сферах музыковедения и литературы, хотя, как мы увидим, деятельность этих замечательных людей отнюдь не сводилась к какому-то одному занятию.
Первый из упоминаемых нами, Вильям Беркбэк (1859-1916), был непосредственно связан как с ассоциацией Восточных Церквей, так и с Обществом Ревнителей Восточно-Православной и Англиканской Церквей. Попав в Россию впервые в 1882 году в составе церковной делегации, возглавляемой лордом Галифаксом, он уже никогда не расставался с нашей страной надолго и пребывал здесь вплоть до самой своей смерти в 1916 году, когда простудился возвращаясь осенью из России в Англию. Выпускник Итона, затем Оксфорда (колледж св. Магдалины), по отзывам современников, «блестящий ученый», «он знал Россию лучше, чем многие русские. Он изъездил всю страну от Белого моря до Киева и южных областей. Он посещал великие русские монастыри и знакомился с их насельниками. Он знал всех ведущих русских епископов. Не будет большим преувеличением сказать, что он знал и все сословия в России сверху донизу».
Второе имя его было Джон, а его отца звали Бэйзил; В.Дж.Беркбэк очень любил, когда его называли Иваном Васильевичем. Среди его русских друзей были император и некоторые члены царской семьи.
Будучи превосходным музыкантом, он играл на органе с великим мастерством и вкусом и был знатоком всего, что касалось гимнологии. Русская церковная музыка произвела на В.Дж.Беркбэка громадное впечатление, и он всеми силами старался познакомить с ней англичан. Он писал статьи, читал лекции, посвященные этой музыке. Но, может быть, самым заметным для широкой публики его делом были перевод и распространение в Англии русского песнопения «Со святыми упокой, Господи…», впервые в Англиканской церкви исполненного при отпевании королевы Виктории. «Именно благодаря его (В.Дж.Беркбэка) влиянию мы обязаны распространением русского «Со святыми упокой, Господи…» - гимна усопших – в общее употреблении в Англии.
Данное явление может показаться незначительным. Однако, имея в виду уникальность этой части заупокойной службы с точки зрения красоты и силы воздействия, а также национальный масштаб его распространения (по крайней мере, в 20-х годах), мы не должны обходить это культурное заимствование своим вниманием.
Во-первых, это по жанру погребальное песнопение, то есть оно используется в сфере, где большинство людей были до недавнего времени(да и по сей день остаются) максимально консервативны. И вдруг оказывается, что гимн, взятый из достаточно далекой (географически и по вероисповеданию) культуры, очень быстро усваивается, становясь частью погребального обряда другого народа. Сама возможность такого усвоения подтверждает существование базовой духовно-культурной общности, которая сохраняется, пока два народа остаются идентичными себе. (Последнее, впрочем, совершенно не гарантировано, особенно с учетом современных глобалистских тенденций. Подобно тому, как нельзя сказать, что древние римляне и итальянцы /причем не обязательно современные/ - это один и тот же народ, так и территория России (или Англии) однажды может оказаться населена людьми, культурно и цивилизационно имеющими весьма мало общего со своими биологическими предшественниками.)
В.Дж.Беркбэк не был единственным англичанином, которого покорила русская духовная музыка. Вот что писал Морис Бэринг (1874-1945), встречавший в Москве Пасху 1906 года: «Пение в этой церкви (храме Спаса при Манеже) неизъяснимо прекрасно; в Москву стоит приехать только для того, чтобы его услышать». Следует заметить, что этот англичанин сначала отстоял службу в Успенском соборе Кремля, но там она быстро кончилась (видимо, служили по сокращенному чину), и он пошел в другой храм, где служили дольше, и опять достоял до конца. По его же словам, храмы были заполнены до отказа. Так что это было своего рода испытание.
Однако, не будучи ни музыковедом, ни богословом, М.Бэринг в то время трудился на ниве документальной прозы и литературоведения. Еще раньше, в 1904 году, работая секретарем английского посольства в Копенгагене, он познакомился с графом Бенкендорфом, который вскоре стал русским послом в Лондоне, и его семьей. Бенкендорфы любили Бэринга. Графиня Софья говорила, что «он тролль, находящийся на границе между человечеством и сказкой». Бэринг принял их приглашение посетить Россию, результатом чего стала, по выражению биографа Честертона Д.Баркера, «его долгая, мечтательная история любви с Россией»: «a long, dreamy love affair with Russia».
На протяжении 10 лет, вплоть до 1914 года, этот человек постоянно приезжал в Россию, увлеченно читал произведения русских авторов, и, по его собственным словам, комната, где он жил в имении Бенкендорфов в деревне Сосновка, была его «любимейшей комнатой во всем мире после Итонской библиотеки».
Не без труда убедив редактора Morning Post в целесообразности задуманного мероприятия, Бэринг во время Русско-японской войны едет в качестве корреспондента этой газеты в русскую действующую армию в Манчжурии. Добравшись до Мукдена, он обнаружил, что корреспондентов на фронт не пускают. Все же он ухитрился каким-то чудом пристроиться к артиллерийской батарее и с ней попал-таки в район боевых действий. В промежутках между боями ночами он обсуждал русскую литературу с полковником – командиром батареи, а днем читал Достоевского. Его первый журналистский материал, посланный из Мукдена, представлял, главным образом, отчет о спектакле «Дядя Ваня», который он успел посмотреть в Москве перед выездом на дальний Восток. Последующие материалы были «весьма длинны и академичны и иногда касались военных действий» (курсив мой. – Т.С.). Через некоторое время Morning Post отозвала его в Лондон, чтобы назначить театральным критиком. Потом он опять возвращается в Москву и наблюдает за развитием революции 1905 года. Много ездит, много общается с людьми.
Осязаемым плодом упомянутого «love affair» стали 5 книг: три о России (не менее 300 страниц каждая) и две о русской литературе. Все пять книг вышли до 1914 года. При этом имеются весьма серьезные основания полагать, что вдохновляющим фактором столь бурной деятельности также была православная духовность. Конечно, в данном случае связь не столь непосредственна, как в случае с В.Беркбэком, который трудился в церковной сфере. Однако она просматривается вполне ясно.
Мы не можем назвать М.Беринга восторженным почитателем России. Он очень трезво смотрел на вещи, видел очень много и не идеализировал то, что видел, подобно некоторым из своих соотечественников. И тем не менее. Последняя глава его книги называется «Очарование России». Автор пишет об «overwhelming fascination» России, страны, имеющей для него «an overpowering charm» и народ «indescribably attractive». Бэринг указывает источник этого «уникального и непреодолимого очарования»:
«Главное впечатление, полученное мною в мой первый приезд в Россию от русских солдат, с которыми я общался в Манчжурии Во время войны, которое и сейчас самое сильное в их отношении, есть впечатление их человечности…» (humannes)
«У крестьян – бесконечная способность чувствовать жалость и раскаяние… Крестьянин имеет горячую веру в великое, благое и непостижимое Провидение».
«Может быть, в этом-то и есть, - в том, что русская душа полна человеческого христианского милосердия, которое горячее, интенсивнее выражается с большой простотой и искренностью, чем где-либо и в каком-либо другом народе, виденном мною (здесь надо иметь в виду, что М. Беринг, по слову биографа, был «великий путешественник»), и именно это качество, лежащее в основе всего остального, дает поражающую способность давать оценку (poignansy) русской религии, манерам, общению, музыке, пению, поэзии…»
«То, что я люблю и чем восхищаюсь в русском народе, не есть что-либо живописно-варварское или экзотическое, но это есть нечто вечное, всеобщее и великое – а именно: их любовь к человеку и их вера в Бога».
Последняя фраза – своего рода квинтэссенция приведенных выше высказываний. Она непосредственно отсылает читателя к евангельскому сюжету: «Один из книжников… подошел и спросил его: какова первая из всех заповедей?
Иисус отвечал ему: первая из всех заповедей: слушай, Израиль! Господь бог наш есть Господь единый; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею: вот первая заповедь! Вторая подобна ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповедей нет» (Марк.12:28-31).
Фактически М.Бэринг утверждает, что русские ближе к христианскому идеалу, чем любой другой народ, им виденный. Естественно поэтому внимание автора к вере и Церкви. В книге «The Mainsprings of Russia» Русской православной церкви посвящена отдельная глава. С симпатией отмечая, что «основой религии русского крестьянина является здравый смысл», Бэрин концентрирует главное внимание на сравнении православного христианства с Католической церковью. По его мнению, причина разделения Церкви в действительности не была доктринальной или догматической, а заключалась в чрезмерном властолюбии византийских патриархов.
Что касается догматики, то, как считает Бэринг, «различия между двумя Церквами на сегодняшний день незначительны… Православная церковь имеет те же семь таинств, что и Католическая… Догмат о Непорочном Зачатии, , хотя в теории не принят Восточной церковью, на практике является частью их веры – то есть они не перестают называть Святую Деву Всенепорочной или Пренепорочной»… Православные верят, что время для формулирования новых догматов кончилось, для всех и навсегда… Православная церковь, и особенно русская церковь, оказалась подчиненной государственной власти… Союз Церкви и государства сдерживал интеллектуальный рост нации и препятствовал проникновению новых идей с Запада».
Взгляд, как мы видим, очень поверхностный. Он включает расхожие стереотипы (например, о властолюбии патриарха Фотия) и выявляет отсутствие в общем-то элементарных богословских знаний или намеренное игнорирование богословского аспекта. Бэринг равнодушен к спорным моментам, он не пытается вникать в проблемы, ибо они кажутся ему несущественными. Это позиция третьей стороны: точки противоречия для него эмоционально не нагружены, он выделяет то, что наиболее существенно для него лично (подход, между прочим, чисто протестантский), и приходит к выводу, что собственно религиозной разницы нет. Все дело в амбициях отдельных личностей и в специфике отношений Церкви с государством.
Это очень важный вывод, так как прямым его результатом стало присоединение М.Бэринга к Английской католической церкви в 1909 году. Рассмотрев предоставленные документы, можно утверждать, что это действие было обусловлено соприкосновением с православной духовностью в том виде, как она проявлялась в членах Православной церкви в России. Однако этот факт мог бы остаться только личным делом М.Бэринга, если бы не два обстоятельства: 1) его литературная деятельность; 2) его контакты в английском обществе.
Мы уже упоминали его книги о России (после 1914 года он написал еще две) и русской литературе. Это само по себе уже немало. Кроме того, М.Бэринг был составителем нескольких сборников рассказов и стихотворений русских авторов (например «The Oxford book of Pussian verse, Chosen by Maurice Baring» Публиковал он и собственные переводы, в частности, в книге «Have YoU got anything to declare?», способствуя, таким образом, знакомству британской публики с литературой, имеющей источником именно православную духовную культуру.
Что касается его собственного творчества, необходимо отметить, что и литературоведческий анализ на входит в задачи нашей статьи; более того, он представляется излишним, так как нас по преимуществу интересует восприятие данного автора его же соотечественниками. Поэтому мы ограничимся отзывом английского исследователя жизни и творчества М.Бэринга. Вот что пишет Пол Хорган о его романах: «Тема религии распространяется как медленно растущая зона в интересах и заботах людей в его романах. Однажды упомянутая, она теряется из виду или как бы оставляется на протяжении целых глав. Потом она возвращается и рассматривается или упоминается как некая удобная мелочь в стабильном обществе. А потом происходит нечто в религиозном смысле значительное… А затем, вследствие какого-то важного происшествия, вера вдруг становится неизбежной и начинает определять все. Вера в Христа, любовь превыше всего в мире и это в действительности, катастрофа, но только через эту катастрофу человек может найти единственный вход в полноту жизни, осмысленность смерти и жизненность вечности. Она становится, наконец, самой главной темой; и в значительно большей степени, чем другие романисты последних лет, пишущие на английском языке, Морис Бэринг сделал эту тему центральной в серьезной литературе».Еще один отзыв. Он принадлежит писательнице Вернон Ли, которая много лет дружила с Бэрингом. Она однажды посетовала, что ей скучно от «этой вечной теологии», которая «забралась» в его романы, и похоже, что он «дал обет обеспечивать столько-то теологи за каждую выпитую рюмку водки!»
Христианские мотивы занимали важное место в художественном творчестве М.Бэринга, что говорит о его серьезном отношении к своей религии. Такое отношение уже тогда было, в общем, несвойственно англичанам, и впервые Бэринг по-настоящему столкнулся с ним именно в России: «…когда-то вся Европа, и в особенности Англия, смотрели на религию так, как смотрят сейчас русские крестьяне…» Судя по всему, Бэринг, обретя такое осознание своей веры, очень хотел, как и подобает христианину, приобщить к ней других людей. Мы не знаем пока, насколько успешной была эта сторона его деятельности, но, так или иначе, в его творчестве она свое отражение нашла. И контакты с православной духовной культурой сыграли здесь, как мы видели, не последнюю роль.
Что касается Мориса Бэринга как личности, то, судя по всему, человек о был действительно незаурядный. Он происходил из богатого банкирского дома; учился в Итоне, Кембридже, жил в Оксфорде. По мнению его биографа Пола Хоргана, «он стал одним из самых высококультурных («cultivated») людей своего времени. Он любил книги и любил читать. Был писателем, в совершенстве владевшим всеми литературными формами – от поэзии до драмы, от журнальной статьи до романа, от критического эссе до высокоученого литературного обмана (розыгрыша). Любил живопись и сам рисовал акварели. Любил музыку, хорошо играл на рояле, был мастер музыкальных шуток.
В Лондоне он слыл эксцентричным холостяком: мог в вечернем костюме прыгнуть в речку, умел пронести на голове бокал вина, не пролив ин капли; умел играть с детьми: катал их на спине, а в качестве особого удовольствия им позволялось гладить его лысую голову.
Его гениальная способность к языкам была больше, чем естественный дар… Сэр Эдвард Марш говорил, что русские, бывало, обращались к нему по вопросам собственной грамматики. Великий путешественник, он имел дар щедрости и любви к людям – друзьям и незнакомым, любого уровня общества. В 1912 году редакция газеты отправила его в качестве военного корреспондента на Балканы. На этот раз Бэрингу не удалось пробраться на фронт, но, вернувшись в Константинополь, он узнал, что в соседнем Сан-Стефано вспышка холеры и сотни людей умирают, лежа на земле. За больными ухаживали только две пожилые женщины: одна из Швейцарии, другая из Австрии. Бэринг поехал туда и помогал этим женщинам.
У него был дар продолжительных отношений с людьми: с ним всегда встречались так, как будто вчера расстались. Если термин «гений» применим у трудному искусству дружбы, Морис Бэринг обладал этим «гением».
Герберт Эсквит, позднее ставший премьер-министром Великобритании, говорил: «Если речь идет о гении в смысле спонтанного, динамичного мышления, несомненно, я бы назвал М.Бэринга».
А вот отзыв командующего воздушными войсками Великобритании генерала Тренчарда, в чьем штабе служил Бэринг в Первую мировую войну: «С самого первого дня он показал полное отсутствие собственного интереса, полную честность и замечательную лояльность… Он хорошо знал, что важно на войне и как обращаться с людьми… Он был человеком, которому я всегда мог доверять. Он… почти был моими вторыми глазами во всех трудных задачах… Он был самый бескорыстный человек, которого я когда-либо встречал. Воздушные войска обязаны ему большим, чем можно подумать… Мне просто слов не хватает, чтоб его описать».
И последнее слово исходит от командующего всеми союзными силами, маршала Фоша, который сказал: «Ни в одной стране, ни в одной армии никогда не было штабного офицера – такого, как майор Бэринг».
Портрет получается очень обаятельный. Не много найдется в Англии людей, чьи биографии содержали бы в высокой концентрации столь восторженные отзывы. Складывается впечатление, что в Бэринге воплотились душевные качества, находящие самый глубокий отклик в его соотечественниках. Случайно ли именно такому человеку необыкновенно близкой оказалась русская культура – художественная и духовная? Принципиально отрицая возможность случаности в области культуры, мы обязаны констатировать, что по линии душевно-духовной английская и русская нации имели и, возможно, имеют и сегодня огромный потенциал для взаимопонимания.
Вообще, думается, что слово «понимание» является ключевым как в отношении В.Беркбэка, так и М.Бэринга. Эти люди увидели и смогли понять то, что составляло сердцевину русского национального характера и одновременно его уникальную особенность: «русский человек ничего не знает выше христианства, да и представить не может. Он всю землю свою, всю общность, всю Россию назвал христианством, «крестьянством». Вникните в Православие: это вовсе не одна только церковность и обрядность, это живое чувство, обратившееся у народа в одну из тех основных живых сил, без которых не живут нации» (Ф.М.Достоевский). почувствовав и осознав это свойство России и русских, оба англичанина повели себя примерно одинаково: посещали Россию так часто, как могли, и изо всех сил старались познакомить своих соотечественников с религией и культурой этой страны.
При всей камерности их влияния нельзя сказать, что оно осталось без последствий в национальном масштабе: именно эти люди начали готовить почву для последующих событий, когда в 40-х годах в ведущих университетах Англии стали открываться кафедры русской литературы и русской истории и культуры. Кроме того, Морис Бэринг стал одним из двух самых близких друзей Г.К.Честертона (1874-1936), и его влияние на духовное, а значит, и творческое становление последнего не могло не быть значительным. Честертону же, в свою очередь, многим обязан был К.С.Льюис, и не он один. Таким образом, как непосредственное, так и косвенное влияние деятельности М.Бэринга оказывается в перспективе весьма значительным и еще ждет своего исследования.
В заключение необходимо отметить, что мы назвали В.Беркбэка и М.Бэринга русофилами, ибо это слово указывает на главный мотив их деятельности: они любили Россию и верили, что ее культура не только не является чуждой для англичан, но, напротив, по многим показателям оказывается им ближе и понятнее, чем культура многих стран Европы.
Т.Н.Супрун,
кандидат культурологи, преподаватель МГУ
Свежие комментарии